ВОПРОС ЛИШЬ В ТОМ КАКИМ ОНО БУДЕТ?
Евгений Борисович АЛЕКСАНДРОВ - физик-экспериментатор, специалист в области квантовой оптики, атомной спектроскопии, лазерной физики и магнитометрии, лауреат Государственной премии СССР 1978 г., академик РАН с 1992 г.
Евгений Борисович любезно согласился ответить на некоторые вопросы, касающиеся будущего науки и общества. Вопросы задает Александр РОЗОВ.
А.Р.: Двести лет назад наука была единой. Каждый образованный человек имел общие представления о состоянии науки, позволявшие ему быстро разбираться в сути принятых в то время научных теорий. Сейчас мы наблюдаем все большую специализацию и расслоение науки о природе (естествознания) и науки об абстрактных объектах (математики) на множество направлений, с соответствующим сужением компетенции каждого отдельного специалиста. На Ваш взгляд – применимы ли к этой ситуации законы диалектики?
Е.А.: Sorry, Sir. Я не знаю что такое «законы диалектики». Судя по их марксистским отражениям, с которыми я по необходимости знакомился (перорально и пераннус) 50 лет назад, я вообще не называл бы это «законами».
А.Р.: Сменится ли этап дивергенции этапом конвергенции?
Е.А.: Я считаю это очень мало вероятным. Последние сто лет специализация наук непрерывно возрастает, чудовищно растет объем накопленных совокупных знаний, а возможности их индивидуального усвоения совершенно определенно не меняются. Одно время я возлагал большие надежды на стремительно разворачивающиеся системы искусственного интеллекта. (В этих мечтах я надеялся программно зафиксировать профессиональные квалификации наиболее выдающихся специалистов, приобретенные ими за десятилетия каторжных трудов и в дальнейшем начать их объединение в общей программе «объединенных интеллектов». Меня приводили в отчаяние смерти своих коллег, которым я мог задать конкретный вопрос, на который они могли дать компетентный ответ немедленно (условно, конечно – скажем, через день, в то время как мне на освоение этой области их компетенции нужны были бы годы). Смерть такого уникального знатока оставляет дыру в системе знаний – пока родится наследник, пока он усвоит из «курганов книг» накопленный опыт и т.д. Частично, конечно, такое воплощение квалификаций уже возможно, особенно в области математических наук, достаточно указать на программу «Математика», которая была уже крайне изощренной уже 10 лет назад, когда я ею пользовался. (Во что она сегодня вылилась – я не знаю). Однако, я разуверился в своих мечтах объединения «интеллектов» в надежде на конвергенцию знаний на базе электроники. Творчество до такой степени человеческое (животное) свойство, до такой степени зависящее от состояния желез внутренней секреции, от страстей, амбиций и пр., что ни черта само не закрутится в дистиллированном искусственном интеллекте. Хотя, при этом, роль подобных усовершенствований-подпорок нашего медленного и ленивого разума, конечно, огромна.
А.Р.: Вероятно ли в будущем объединение естественных наук и математических методов в новое связное представление о структуре реальности?
Е.А.: Ну, как сказать? А что такое, например, «Общая теория относительности», как ни такое объединение? Если Вы говорите о каком-то «Великом», «Всеобъемлющем» объединении, то я просто по опыту своей жизни вижу, что подобные объединения последнее время оказывались бесплодными, все наиболее интересное уже всегда оказывалось известным в частных теориях.
А.Р.: Наука о взаимосвязях в науке, об управлении развитием науки - возможно ли формирование такой науки (по аналогии с кибернетикой, как наукой о взаимосвязях и управлении в технических системах)? Возможны ли формализуемые критерии перспективности гипотез и направлений в науке?
Е.А.: Я не философ. Я могу говорить здесь только с позиций «веры». Я в такие формализуемые критерии не верю.
А.Р.: Справедлива ли аналогия: когда-то шахматы были искусством, потом возникла теория шахмат и наконец, шахматы были алгоритмизированы и компьютеризированы.
Е.А: В той мере, в которой я знаком с положением в шахматах, сказать о том, что существует теория шахмат можно с очень большими оговорками. Это столь же верный термин, как и «расчет вариантов» - весь расчет состоит в том, что три-четыре еврея вырывают из рук друг друга фигуры и демонстрируют, как будет развиваться на три-четыре хода вперед та или иная позиция, если сделан тот или иной ход. Причем каждый предлагает свой вариант. Шахматы не алгоритмизированы и не компьютеризированы. Просто разработаны эмпирические количественные оценки той или иной позиции, в значительной мере исходя из оценок имеющихся мастеров игры. Опираясь на эти оценки, машина может очень быстро перебрать множество вариантов развития игры, недоступное человеку, каждый раз стремясь достичь максимальной оценки. Это и дает ей преимущество. Хотя главным остается то, что машина никогда не «зевает». (Мастер тоже зевает редко, но все же он от этого не застрахован). Почему все же машина играет, как правило, не лучше чемпионов мира? Потому что алгоритмы составляют весьма средние шахматисты. Умей бы программировать (или хотя бы анализировать свои интуитивные выборы) Каспаров, он бы из простого РС сделал бы чемпиона мира. (Когда я 10 лет назад работал в Германии, там вышла в продажу на гибком диске шахматная программа «Фриц», которая устанавливалась на РС с процессором 286! Стоила программа 95 марок. Я своими глазами видел, как Каспаров 3 раза подряд проиграл этой программе в быстрые шахматы -15 минут).
А.Р.: Когда – то наука была родом искусства, сейчас она состоит из множества теорий, а через некоторое время превратиться в алгоритмизированный способ производства знания, где роль человека сведется к работе системного администратора?
Е.А.: В это я, как Вам уже докладывал в первом вопросе, не верю. Новое знание рождается, как всегда, на основе искусства – вдохновение, интуиция, бессонные ночи, брошенная невеста, или, наоборот, брошенная жена с детьми и страстная новая любовь, дьявольская настойчивость, самоотверженность – а дальше, или грудь в крестах, или голова в кустах (последнее раз в 1000 чаще!). Позитивным результатом этого порыва является теория – алгоритмизированное частное знание.
А.Р.: Все наши бытовые, социальные и научные представления построены вокруг человека (как вокруг субъекта познавательной и вообще целенаправленной деятельности). А что такое человек? Одно из высокоорганизованных общественных животных (с наиболее эффективно построенной нервной системой), которое может исследоваться теми же научными методами, что и любой другой феномен реальности?
Е.А.: Может. Рекомендую Вам книгу Виктора Рафаэльевича Дольника под названием "Непослушное дитя биосферы" (этология человека) - четвертое дополненное издание, с пояснением: "Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей". Автор – профессор кафедры зоологии СПбГУ. В сведениях об издательстве написано: ЧеРо-на-Неве. МПСИ. Санкт-Петербург. Москва. 2004.
А.Р.: Или человек – это нечто принципиально иное, непознаваемое естественнонаучным методом?
Е.А..: Я так не думаю.
А.Р: Содержит ли природа человека что-либо, к чему неприменим рациональный, материалистический метод исследования?
Е.А.: Я так не думаю.
А.Р.: Допускаете ли Вы наличие у человека неких сил и возможностей, выходящих за рамки возможного с точки зрения физики?
Е.А.: Не допускаю. Если Вы найдете в этом противоречие со сказанным мною выше о проблемах творчества, то я поясняю: физика занимается базовыми законами, лежащими в основе мироустройства (сюда же включается и химия). Очень сложные системы (многоэлектронные атомы, многоатомные молекулы, любые живые образования, галактики и т. д.,) управляются базовыми физическими законами, однако в виду своей сложности их эволюция и поведение могут оказаться непредсказуемыми и в этом смысле необъяснимыми.
А.Р: Человек живет в обществе – и это накладывает определенный отпечаток на любую (в т.ч. и научную деятельность). А что такое общество? Народ, этническая группа, религиозная группа, народность, нация, прогнозируемое планетарное гуманистическое общество? Все это - просто формы кооперации людей, возникновение, развитие и разрушение которых можно объяснить с научной точки зрения?
Е.А.: Тут надо заниматься долгими и склочными выяснениями, что такое наука и научная точка зрения. Любые гуманитарные науки радикально отличаются от точных. (Другое дело, что неточные науки все чаще заимствуют от точных методологию исследования – экспериментальный подход, принцип воспроизводимости опыта, применение статистических критериев и др.)
А.Рю: …Или же какое-то общество может быть результатом действия особых (непознаваемых наукой) сил и носителем особых ценностей, имеющих природу абсолютных, непознаваемых наукой объектов (вечных духовных ценностей)?
Е.А.: С точки зрения точного знания такие категории, как вечные духовные ценности просто не имеют смысла. Это преходящие или договорные категории.
А.Р.: Следует ли говорить об общественных целях, как о чем-то самостоятельном?
Е.А.: По-моему, нет.
А.Р.: Или же общество следует рассматривать только как инструмент обеспечения наибольшей свободы, комфорта, безопасности и возможностей самореализации людей, членов этого общества?
Е.А.: Это вопросы не ко мне. Я могу что-то наговорить на эту тему, но есть гораздо более опытные говоруны.
А.Р.: Этика (мораль) и наука – чем следует руководствоваться цивилизованному обществу в случае коллизий?
Е.А.: По-моему, и тем и другим. Чему отдавать предпочтение – это зависит от значимости проблемы. Приведу пример – католическая мораль запрещает контроль над рождаемостью. С наукой тут сложно – это биология + социология +…, науки не точные, их выводы меняются достаточно часто (в отличие от точных наук, вырабатывающие асимптотически все более окончательное знание). Опыт показывает, что безудержное размножение тормозится множеством естественных факторов, так что необходимость искусственного торможения сомнительна. Я имею в виду именно природные факторы, а не доступ к контрацептивам и «планирование семьи» Эти факторы включаются в действие в любой популяции, превысившей некоторую пороговую плотность населения, независимо от проблемы исчерпания ресурсов (последнее обстоятельство было проверено в специально организованных экспериментах). А вот сами механизмы различаются в разных популяциях. Самый универсальный механизм – скучивание. При этом может радикально меняться схема «межличностных» отношений. Примеры: саранча в норме – это насекомое, жестко охраняющее свою территорию, на которой оно кормится. Однако, при чрезмерно частых посягательствах на участок, из очередной кладки яиц появляется поколение с совершенно извращенным социальным поведением. Это поколение стремиться не к «индивидуальному сельскому хозяйству», а к скучиванию в гигантские тесные стаи. Это и есть туча саранчи, которая поднимается на крыло и, часто просто влекомая ветром, летит в «заморские края», массой падает на пастбище, всё его сжирает и вскоре целиком погибает от голода, или тучу унесет в море. Подобные же штуки возникают у леммингов, которые сбиваются в огромные стаи, двигающиеся в случайном направлении до водной преграды, где и тонут. Полагают, что у людей скучивание осуществляется в городах, которые представляют собой «чёрные дыры», места стока избыточного населения – в городе население в среднем никогда себя не воспроизводило (или вымирало от эпидемий), подпитываясь постоянным притоком сельского населения. У оленей перенаселение приводит к прекращению размножения – возникает потеря интереса между полами. У мышей самцы в условиях перенаселения остаются активными, но у самок закрывается вход. Интересно, что в подобных искусственных опытах в результате вымирала вся популяция мышей, потому что к моменту достаточного снижения плотности населения (от вымирания) оставшиеся мыши оказывались слишком старыми, чтобы начать снова размножаться. У людей с их сознательной нахлобучкой все дополнительно усложняется – возникают проблемы с сексуальной ориентацией, гендерные войны, сексуальные маньяки-убийцы и пр. и пр. Пословица «на миру и смерть красна» отражает извращение ценностных установок в условиях скучивания (толпы).
Прошлым летом меня сын завлек на международную конференцию фармакологов, которые дружно жаловались, как безумно много денег и времени надо тратить на разработку новых антибиотиков на смену старым, к которым инфекция приспосабливается. При этом затраты непрерывно растут, что оборачивается ростом цен на лекарства. Т.е., видно, что впереди тупик. Я стал их спрашивать, не думают ли они о раннем пренатальном отборе эмбрионов на предмет максимальной иммунной активности. Они отвечали, что им понятна возможность или даже необходимость смены парадигмы борьбы с болезнями, но что никто об этом не думает - некогда, надо «трясти»: искать новые препараты.
Другой пример: ожидается столкновение с метеоритом километрового диаметра. Наука достаточно уверенно предрекает конец света и предлагает программу его предотвращения. Католическая мораль говорит, что все в руках Божьих, что это плата за грехи, что нельзя отвращать страшный суд. Разумеется, в этом случае надо следовать указаниям науки. Ну и так далее.
А.Р.: Следует ли ограничивать перспективные исследования, если они морально неприемлемы (по мнению авторитетных деятелей культуры, искусства, религии)?
Е.А: Это, конечно, очень спорный вопрос. Однако огромный опыт показывает, что даже очевидно очень опасные исследования ограничить не удается, особенно, если они сулят барыш или военное преимущество.
А.Р.: …Или же, при наличии многообещающих перспектив таких исследований, общество должно изменить свои моральные ориентиры с тем, чтобы использовать возможности таких исследований?
Е.А.: Опять – таки, как когда. Моральные и этические ориентиры в своей основе очень консервативны, и это надо иметь в виду – какое тысячелетие на дворе. Мне совершенно ясно, что запрещать исследования вокруг стволовых клеток или клонирования – просто глупо.
А.Р.: Каким Вы видите предпочтительное общее образование и мировоззрение современного человека и человека в ближайшем будущем? Что важнее? Максимальное (с учетом ограничения времени обучения) знания в области современных естественных и точных наук?
Е.А.: Нет. «Не сосуд, а свеча!»
А.Р.: …Или минимальные базовые математические и естественнонаучные знания и умение быстро находить и обрабатывать источники информации?
Е.А.: По-моему, так.
А.Р.: Имеет ли смысл привлекать учащихся старших классов школы или младших курсов ВУЗа к участию в реальных современных научных проектах (как с целью более эффективного обучения, так и с целью преодоления некоторой элитарности, замкнутости научного сообщества)?
Е.А: По моему опыту, это правильно.
А.Р: Есть ли смысл преподавать в школе гуманитарные знания и основы этики
Е.А.: Да, конечно
А.Р.: Следует ли воспитывать скептическое отношение к иррациональным (принципиально лишенным научного и логического обоснования) гуманитарным, религиозным, этико-философским учениям?
Е.А.: Скорее да, чем нет. Я бы только заменил слово «скептическое» на «критическое». Кроме того, для меня слово «иррациональное» имеет сугубо отрицательное значение, не соответствующее расшифровке в скобках. Это, конечно, вопрос вкуса. Можно сказать, что любовь иррациональна. Но для меня это синоним всякой антинаучной ахинеи (карма, аура, биополе, «астрал» и т.д и т.п.).
А.Р.: Или же наоборот, следует преподавать большой объем этико-философских и гуманитарных представлений в их классическом понимании?
Е.А.: Вопрос о классическом понимании спорен. Надо ли преподавать, как в царской гимназии, мертвые языки? Закон божий? По-моему, не надо. А хороший курс литературы содержит в себе всю этику. Я по-прежнему с сомнением отношусь к философии. По-моему, это реликт.
А.Р.: Досточтимый Евгений Борисович, я думаю, что у читателя возникнет вопрос: а что такое «хороший курс литературы», кто может определить его качество? В том-то и проблема, что курс литературы всегда содержит определенную этическую компоненту, определенный взгляд на мораль – а мораль всегда как-то связана с идеологией. Т.е. курс литературы может быть настолько идеологизирован, что станет учебником нацизма, тоталитаризма, клерикализма или военного коммунизма. Возможно, имеет смысл хотя бы в общих чертах пояснить критерий качества (хорошести) такого курса?
Е.А.: Ваш комментарий, несомненно, справедлив, восходя к библейскому вопросу «что есть истина?». Вопрос, однако, практически неразрешимый – по крайней мере, в пределах предложенного формата. В какой-то мере, если говорить о реальном составлении «рекомендованного списка литературы», к его решению можно подходить с позиции консенсуса собрания авторитетных педагогов и преподавателей мировой литературы: прежде всего рекомендовать книги, повторяющиеся в списках, предложенных членами этого собрания. (« А что такое «авторитетные педагоги и преподаватели»» и т. д.!)
А.Р.: Какова роль политической власти в планировании будущего человечества?
Е.А: Огромна. Положительна эта роль или отрицательна – зависит от сорта власти. Российская власть традиционно занимала предельно эгоистическую позицию, интересуясь только своим собственным благом, сколь бы губительным для закабаленного народа это благо ни было.
А.Р.: Определяется ли вектор дальнейшего развития деятельностью властей, или наоборот, объективно действующие закономерности технологического развития определяют (в статистическом смысле) те или иные модели политической власти?
Е.А.: С точки зрения интересов человечества, оно должно тяготеть к мировому правительству. Отдельные элементы мирового управления существуют (или все еще существуют) – я имею в виду ООН. Для меня очевидно, что тенденции глобализации проблем взывают к возникновению глобального регулирования, что будет неизбежно сталкиваться с идеей национального суверенитета. Атмосферные выбросы не суверенны – глобальны. И в этом направлении сделан первый правильный шаг – Киотский протокол. Что касается фантазий на тему моделей политической власти, то я считаю, что власть должна формироваться на основе системы интеллектуальных цензов. Разумеется, власть должна быть полностью прозрачна для общественного контроля, но не должна в своей деятельности подчиняться воле большинства.
А.Р.: Евгений Борисович, Вы уверены, что Киотский протокол – это не политическая игра? Несколько достаточно авторитетных источников указывали на то, что проблема фреонов в атмосфере является, скажем так, несколько надуманной.
Е.А.. Несомненно, что в дискуссию вокруг Киотского договора примешалась и политическая игра (причём, как на стороне защитников, так и на стороне противников). Однако я совершенно убеждён, что провозглашаемая им тенденция ограничить выбросы парниковых газов - совершенно правильная «зелёная» идея. Нельзя безнаказанно менять среду обитания, причём в очевидно опасную сторону (вспомните о феномене Венеры, о котором я Вам писал). Что касается истории с фреонами, (якобы ответственными за разрушение озонового слоя), то она значительно слабее мотивирована, да и сам факт разрушения слоя не доказан – его относительно недавно научились контролировать.
А.Р.: Можно ли сказать, что на современном этапе следует качественно расширить участие ученых – специалистов по естественным и точным наукам в принятии политических решений? Готово ли научное сообщество принять более деятельное участие в конкретных политических делах?
Е.А.: С моей точки зрения, это просто необходимо. Научное сообщество никогда не отказывалось от участия в политических делах – дело в том, что его просто выталкивали из политики «политиканы» - номенклатурные бизнесмены от политики. Политический опыт 1989-1991 годов показал, что «самосожженцы» от науки были самыми эффективными политиками эпохи перемен. Для ученых участие в политике должно быть чем-то вроде воинской повинности – ни кому не охота, но надо! (Главное, не допускать до управления тех, кому охота).
А.Р.: Какие модели будущего представляются Вам наиболее вероятными – неограниченная экспансия в дальний космос?
Е.А.: Это совершенно исключено вследствие ресурсных и временных ограничений.
А.Р.: Устойчивое развитие на Земле и в ее ближайших окрестностях?
Е.А.: Только на Земле. Ближайшие окрестности (Луна и околоземное пространство) всегда будут играть важную, но относительно ничтожную роль.
А.Р.: Потеря интереса к космосу и построение наиболее устойчивого и экономичного общества на Земле?
Е.А.: Никакого сколько-нибудь рационально оправданного интереса к Космосу у человечества никогда не было. Я не говорю об области безответственных мечтаний, которая часто не имеет никакой базы, начиная от мечтаний о загробной жизни или широко распространенная в начале прошлого века вера в грядущее воскрешение мертвых. Советская власть использовала массовые мечтания в пропагандных целях, например, старый чудак Циолковский объявлялся великим ученым и провозвестником звездоплавания. Эпопея нашего «завоевания» космоса также имела пропагандно-политическую подоплёку и привела к популярности разговоров и песен о яблонях на Марсе. Мы должны были кровь-из-носу утереть сопли Америке, которая гласно и открыто занималась подготовкой к запуску первого спутника. Обогнали на два месяца. У нас было одно серьёзное преимущество – наличие тяжёлых военных ракет, способных вывести на орбиту гораздо больший вес, чем могли американские ракеты. Дело в том, что точность наведения американских баллистических ракет была на порядок выше наших, а потому они не планировали особо мощных боеголовок и не нуждались в тяжёлых ракетах. Ну а потом, когда Америка втянулась в гонку к Луне, она построила специальную сверх-мощную ракету Сатурн-5-В, противопоставить которой мы уже ничего не сумели, несмотря на неограниченные расходы. Расходы были не по карману и Америке, а наша страна на этой гонке надорвалась. При этом американцы имели огромную отдачу в технологию – прежде всего, на лунной эпопее взросла интегральная микро электроника, необходимая для создания бортовых компьютеров. (Мы их даже и не пытались делать – все команды всегда шли с Земли). У нас же, если что-то и создавалось, то всё было засекречено и не шло в дело. Выход в космос стоит чудовищно дорого – доставка одного килограмма на низкую орбиту стоит не меньше $10 000, и эта стоимость практически не снижается со временем. Неоправданный оптимизм по части космических одиссей обнаруживается, к моему удивлению, даже у вполне осведомлённых людей. Например, астроном и писатель-фантаст Артур Кларк написал лет сорок назад роман «Космическая одиссея 2001», по которому с его же участием был поставлен прекрасный фильм. Смотришь его сегодня и видишь, какая бесконечная пропасть лежит между его экстраполяциями развития космонавтики и реальностью.
А.Р.: На Ваш взгляд - история человечества будет ограничена временем исчерпания ресурсов Земли и ближайших окрестностей?
Е.А.: С моей точки зрения проблема исчерпания ресурсов надумана. Была бы энергия и технология – медь найдем заново на свалках. Есть постоянный приток солнечной энергии, ее количество на много порядков превышает любые разумные потребности. История человечества будет ограничена мерой его безумия. Я думаю, что ближайший век может оказаться последним, или, напротив, вводящим человечество в спокойное русло длительного существования.
А.Р.: Имеет ли человечество шанс на более длительную историю, сопоставимую с длительностью существования долгоживущих астрономических объектов?
Е.А.: Я так не думаю. Дай бог прожить столько, сколько прожили до сих пор. В истории Земли было много глобальных катаклизмов астрономической или тектонической природы, справиться с которыми мы не в силах. Сейчас уже можно отклонить тяжелый астероид, но раскол континентальных плит нам никогда не предотвратить. Археология показывает, что не реже, чем раз в 1 миллион лет на Земле был «конец света» с радикальной сменой обитателей.
А.Р.: На какую модель с Вашей точки зрения должно быть ориентировано современное планирование научно-технической и гуманитарной деятельности в цивилизованном мире? На форсированный прогресс в области развития техники (в расчете на новые источники энергии)? Или на редукцию и минимизацию в области энергопотребления и жизнеобеспечения (в расчете на консервацию и глобальную экономию в условиях будущего бесконечного энергетического кризиса)?
Е.А.: Скорее, второе. Хотя форсированный прогресс в области техники совершенно необходим. Не в расчете на новые источники энергии, а в расчете на максимальное повышение эффективности систем производства и потребления энергии, а также рекуперации энергии и ресурсов. Никакого энергетического кризиса при этом не будет. Должно быть просто разумное отношение к энергии. Не нужен в автомобиле двигатель в сотню лошадиных сил, из которых 5% используется на движение. Автомобиль не обязан двигаться со скоростью 100 км/час. Люди будущего смогут вообще гораздо меньше ездить, не стоять в пробках, а работать дома.
А.Р.: Предполагает ли Ваша (наиболее вероятная с Вашей точки зрения) модель будущего сохранение человека, как биологического вида.
Е.А.: Да, именно так. Человек не изменился биологически за последние 10 000 лет, а, скорее всего, и за 50 000 лет (просто на период 50 000 лет данные менее надежные – письменности еще не было, хотя были наскальные рисунки).
А.Р.: Считаете ли Вы вероятной дальнейшую биологическую эволюцию (естественную или искусственную) человека, как биологического вида
Е.А.: Ни то, ни другое нам не светит. (Каким ты был, таким остался!)
А.Р.: Возможно ли еще более существенное изменение человеческой конструкции (возможно – вплоть до отказа от биологического устройства в пользу какой-либо иной искусственной конструкции)?
Е.А.: Это чистый science fiction. Разумеется, я не сомневаюсь в прогрессе протезирования разных увечий. Но я решительно не верю в эти мечтания о «киборгах».
А.Р.: Что более вероятно на Ваш взгляд - продолжение существования человечества, как единого биологического вида, или разветвление на разные виды, все более расходящиеся в ходе дальнейшей эволюции или инновации?
Е.А.: В настоящее время имеется официально признанных 7 рас, из которых 2 считаются «неуспешными» (австралоиды и бушмены. Это заключение считается не вполне полит-корректным и потому не тиражируется). Как я понимаю, статистически значимые различия в «успешности» рас и национальностей всегда (или почти всегда) меньше дисперсий успешности внутри рас и национальностей. При учете непрерывно идущего межрасового и межнационального смешения, можно смело сказать, что будет один общий биологический вид.
А.Р.: Что такое прогресс? Расширение технических возможностей человечества воздействовать на окружающую природу (в т.ч. на собственную природу)?
Е.А.: Я склонен так думать, но…
А.Р.: Или же есть какие-то другие, не менее важные компоненты прогресса (не связанные прямо с научными и техническими возможностями)?
Е.А.: Я думаю, что есть другое, не менее важное направление прогресса – тщательное воспитание детей в духе внимания и любви к ближним и дальним. Более того, я думаю, что это направление много важнее для выживания нашего вида, чем составляющие научно-технического прогресса. Просто потому, что главной опасностью для вида является не дефицит ресурсов или энергии, а самоистребление и утрата инстинкта самовоспроизведения.
А.Р.: Научно-технический прогресс ограничен какими-то принципиальными физическими соображениями, или сейчас невозможно точно назвать какие-либо ограничения?
Е.А.: Скорее, последнее.
А.Р.: Можно ли считать прогрессом ситуацию, когда возможности человека так расширятся, что для их использования самому человеку придется радикально измениться (измениться настолько, что его отличия от современного человека будут больше, чем отличия современного человека от древних гоминид, населявших центральную Африку 10 миллионов лет назад)?
Е.А.: Нет. Я придерживаюсь консервативного взгляда. На любой обозримый период люди останутся точно такими же, какими они были до Новой Эры.
Евгений Борисович АЛЕКСАНДРОВ - физик-экспериментатор, специалист в области квантовой оптики, атомной спектроскопии, лазерной физики и магнитометрии, лауреат Государственной премии СССР 1978 г., академик РАН с 1992 г.
Евгений Борисович любезно согласился ответить на некоторые вопросы, касающиеся будущего науки и общества. Вопросы задает Александр РОЗОВ.
А.Р.: Двести лет назад наука была единой. Каждый образованный человек имел общие представления о состоянии науки, позволявшие ему быстро разбираться в сути принятых в то время научных теорий. Сейчас мы наблюдаем все большую специализацию и расслоение науки о природе (естествознания) и науки об абстрактных объектах (математики) на множество направлений, с соответствующим сужением компетенции каждого отдельного специалиста. На Ваш взгляд – применимы ли к этой ситуации законы диалектики?
Е.А.: Sorry, Sir. Я не знаю что такое «законы диалектики». Судя по их марксистским отражениям, с которыми я по необходимости знакомился (перорально и пераннус) 50 лет назад, я вообще не называл бы это «законами».
А.Р.: Сменится ли этап дивергенции этапом конвергенции?
Е.А.: Я считаю это очень мало вероятным. Последние сто лет специализация наук непрерывно возрастает, чудовищно растет объем накопленных совокупных знаний, а возможности их индивидуального усвоения совершенно определенно не меняются. Одно время я возлагал большие надежды на стремительно разворачивающиеся системы искусственного интеллекта. (В этих мечтах я надеялся программно зафиксировать профессиональные квалификации наиболее выдающихся специалистов, приобретенные ими за десятилетия каторжных трудов и в дальнейшем начать их объединение в общей программе «объединенных интеллектов». Меня приводили в отчаяние смерти своих коллег, которым я мог задать конкретный вопрос, на который они могли дать компетентный ответ немедленно (условно, конечно – скажем, через день, в то время как мне на освоение этой области их компетенции нужны были бы годы). Смерть такого уникального знатока оставляет дыру в системе знаний – пока родится наследник, пока он усвоит из «курганов книг» накопленный опыт и т.д. Частично, конечно, такое воплощение квалификаций уже возможно, особенно в области математических наук, достаточно указать на программу «Математика», которая была уже крайне изощренной уже 10 лет назад, когда я ею пользовался. (Во что она сегодня вылилась – я не знаю). Однако, я разуверился в своих мечтах объединения «интеллектов» в надежде на конвергенцию знаний на базе электроники. Творчество до такой степени человеческое (животное) свойство, до такой степени зависящее от состояния желез внутренней секреции, от страстей, амбиций и пр., что ни черта само не закрутится в дистиллированном искусственном интеллекте. Хотя, при этом, роль подобных усовершенствований-подпорок нашего медленного и ленивого разума, конечно, огромна.
А.Р.: Вероятно ли в будущем объединение естественных наук и математических методов в новое связное представление о структуре реальности?
Е.А.: Ну, как сказать? А что такое, например, «Общая теория относительности», как ни такое объединение? Если Вы говорите о каком-то «Великом», «Всеобъемлющем» объединении, то я просто по опыту своей жизни вижу, что подобные объединения последнее время оказывались бесплодными, все наиболее интересное уже всегда оказывалось известным в частных теориях.
А.Р.: Наука о взаимосвязях в науке, об управлении развитием науки - возможно ли формирование такой науки (по аналогии с кибернетикой, как наукой о взаимосвязях и управлении в технических системах)? Возможны ли формализуемые критерии перспективности гипотез и направлений в науке?
Е.А.: Я не философ. Я могу говорить здесь только с позиций «веры». Я в такие формализуемые критерии не верю.
А.Р.: Справедлива ли аналогия: когда-то шахматы были искусством, потом возникла теория шахмат и наконец, шахматы были алгоритмизированы и компьютеризированы.
Е.А: В той мере, в которой я знаком с положением в шахматах, сказать о том, что существует теория шахмат можно с очень большими оговорками. Это столь же верный термин, как и «расчет вариантов» - весь расчет состоит в том, что три-четыре еврея вырывают из рук друг друга фигуры и демонстрируют, как будет развиваться на три-четыре хода вперед та или иная позиция, если сделан тот или иной ход. Причем каждый предлагает свой вариант. Шахматы не алгоритмизированы и не компьютеризированы. Просто разработаны эмпирические количественные оценки той или иной позиции, в значительной мере исходя из оценок имеющихся мастеров игры. Опираясь на эти оценки, машина может очень быстро перебрать множество вариантов развития игры, недоступное человеку, каждый раз стремясь достичь максимальной оценки. Это и дает ей преимущество. Хотя главным остается то, что машина никогда не «зевает». (Мастер тоже зевает редко, но все же он от этого не застрахован). Почему все же машина играет, как правило, не лучше чемпионов мира? Потому что алгоритмы составляют весьма средние шахматисты. Умей бы программировать (или хотя бы анализировать свои интуитивные выборы) Каспаров, он бы из простого РС сделал бы чемпиона мира. (Когда я 10 лет назад работал в Германии, там вышла в продажу на гибком диске шахматная программа «Фриц», которая устанавливалась на РС с процессором 286! Стоила программа 95 марок. Я своими глазами видел, как Каспаров 3 раза подряд проиграл этой программе в быстрые шахматы -15 минут).
А.Р.: Когда – то наука была родом искусства, сейчас она состоит из множества теорий, а через некоторое время превратиться в алгоритмизированный способ производства знания, где роль человека сведется к работе системного администратора?
Е.А.: В это я, как Вам уже докладывал в первом вопросе, не верю. Новое знание рождается, как всегда, на основе искусства – вдохновение, интуиция, бессонные ночи, брошенная невеста, или, наоборот, брошенная жена с детьми и страстная новая любовь, дьявольская настойчивость, самоотверженность – а дальше, или грудь в крестах, или голова в кустах (последнее раз в 1000 чаще!). Позитивным результатом этого порыва является теория – алгоритмизированное частное знание.
А.Р.: Все наши бытовые, социальные и научные представления построены вокруг человека (как вокруг субъекта познавательной и вообще целенаправленной деятельности). А что такое человек? Одно из высокоорганизованных общественных животных (с наиболее эффективно построенной нервной системой), которое может исследоваться теми же научными методами, что и любой другой феномен реальности?
Е.А.: Может. Рекомендую Вам книгу Виктора Рафаэльевича Дольника под названием "Непослушное дитя биосферы" (этология человека) - четвертое дополненное издание, с пояснением: "Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей". Автор – профессор кафедры зоологии СПбГУ. В сведениях об издательстве написано: ЧеРо-на-Неве. МПСИ. Санкт-Петербург. Москва. 2004.
А.Р.: Или человек – это нечто принципиально иное, непознаваемое естественнонаучным методом?
Е.А..: Я так не думаю.
А.Р: Содержит ли природа человека что-либо, к чему неприменим рациональный, материалистический метод исследования?
Е.А.: Я так не думаю.
А.Р.: Допускаете ли Вы наличие у человека неких сил и возможностей, выходящих за рамки возможного с точки зрения физики?
Е.А.: Не допускаю. Если Вы найдете в этом противоречие со сказанным мною выше о проблемах творчества, то я поясняю: физика занимается базовыми законами, лежащими в основе мироустройства (сюда же включается и химия). Очень сложные системы (многоэлектронные атомы, многоатомные молекулы, любые живые образования, галактики и т. д.,) управляются базовыми физическими законами, однако в виду своей сложности их эволюция и поведение могут оказаться непредсказуемыми и в этом смысле необъяснимыми.
А.Р: Человек живет в обществе – и это накладывает определенный отпечаток на любую (в т.ч. и научную деятельность). А что такое общество? Народ, этническая группа, религиозная группа, народность, нация, прогнозируемое планетарное гуманистическое общество? Все это - просто формы кооперации людей, возникновение, развитие и разрушение которых можно объяснить с научной точки зрения?
Е.А.: Тут надо заниматься долгими и склочными выяснениями, что такое наука и научная точка зрения. Любые гуманитарные науки радикально отличаются от точных. (Другое дело, что неточные науки все чаще заимствуют от точных методологию исследования – экспериментальный подход, принцип воспроизводимости опыта, применение статистических критериев и др.)
А.Рю: …Или же какое-то общество может быть результатом действия особых (непознаваемых наукой) сил и носителем особых ценностей, имеющих природу абсолютных, непознаваемых наукой объектов (вечных духовных ценностей)?
Е.А.: С точки зрения точного знания такие категории, как вечные духовные ценности просто не имеют смысла. Это преходящие или договорные категории.
А.Р.: Следует ли говорить об общественных целях, как о чем-то самостоятельном?
Е.А.: По-моему, нет.
А.Р.: Или же общество следует рассматривать только как инструмент обеспечения наибольшей свободы, комфорта, безопасности и возможностей самореализации людей, членов этого общества?
Е.А.: Это вопросы не ко мне. Я могу что-то наговорить на эту тему, но есть гораздо более опытные говоруны.
А.Р.: Этика (мораль) и наука – чем следует руководствоваться цивилизованному обществу в случае коллизий?
Е.А.: По-моему, и тем и другим. Чему отдавать предпочтение – это зависит от значимости проблемы. Приведу пример – католическая мораль запрещает контроль над рождаемостью. С наукой тут сложно – это биология + социология +…, науки не точные, их выводы меняются достаточно часто (в отличие от точных наук, вырабатывающие асимптотически все более окончательное знание). Опыт показывает, что безудержное размножение тормозится множеством естественных факторов, так что необходимость искусственного торможения сомнительна. Я имею в виду именно природные факторы, а не доступ к контрацептивам и «планирование семьи» Эти факторы включаются в действие в любой популяции, превысившей некоторую пороговую плотность населения, независимо от проблемы исчерпания ресурсов (последнее обстоятельство было проверено в специально организованных экспериментах). А вот сами механизмы различаются в разных популяциях. Самый универсальный механизм – скучивание. При этом может радикально меняться схема «межличностных» отношений. Примеры: саранча в норме – это насекомое, жестко охраняющее свою территорию, на которой оно кормится. Однако, при чрезмерно частых посягательствах на участок, из очередной кладки яиц появляется поколение с совершенно извращенным социальным поведением. Это поколение стремиться не к «индивидуальному сельскому хозяйству», а к скучиванию в гигантские тесные стаи. Это и есть туча саранчи, которая поднимается на крыло и, часто просто влекомая ветром, летит в «заморские края», массой падает на пастбище, всё его сжирает и вскоре целиком погибает от голода, или тучу унесет в море. Подобные же штуки возникают у леммингов, которые сбиваются в огромные стаи, двигающиеся в случайном направлении до водной преграды, где и тонут. Полагают, что у людей скучивание осуществляется в городах, которые представляют собой «чёрные дыры», места стока избыточного населения – в городе население в среднем никогда себя не воспроизводило (или вымирало от эпидемий), подпитываясь постоянным притоком сельского населения. У оленей перенаселение приводит к прекращению размножения – возникает потеря интереса между полами. У мышей самцы в условиях перенаселения остаются активными, но у самок закрывается вход. Интересно, что в подобных искусственных опытах в результате вымирала вся популяция мышей, потому что к моменту достаточного снижения плотности населения (от вымирания) оставшиеся мыши оказывались слишком старыми, чтобы начать снова размножаться. У людей с их сознательной нахлобучкой все дополнительно усложняется – возникают проблемы с сексуальной ориентацией, гендерные войны, сексуальные маньяки-убийцы и пр. и пр. Пословица «на миру и смерть красна» отражает извращение ценностных установок в условиях скучивания (толпы).
Прошлым летом меня сын завлек на международную конференцию фармакологов, которые дружно жаловались, как безумно много денег и времени надо тратить на разработку новых антибиотиков на смену старым, к которым инфекция приспосабливается. При этом затраты непрерывно растут, что оборачивается ростом цен на лекарства. Т.е., видно, что впереди тупик. Я стал их спрашивать, не думают ли они о раннем пренатальном отборе эмбрионов на предмет максимальной иммунной активности. Они отвечали, что им понятна возможность или даже необходимость смены парадигмы борьбы с болезнями, но что никто об этом не думает - некогда, надо «трясти»: искать новые препараты.
Другой пример: ожидается столкновение с метеоритом километрового диаметра. Наука достаточно уверенно предрекает конец света и предлагает программу его предотвращения. Католическая мораль говорит, что все в руках Божьих, что это плата за грехи, что нельзя отвращать страшный суд. Разумеется, в этом случае надо следовать указаниям науки. Ну и так далее.
А.Р.: Следует ли ограничивать перспективные исследования, если они морально неприемлемы (по мнению авторитетных деятелей культуры, искусства, религии)?
Е.А: Это, конечно, очень спорный вопрос. Однако огромный опыт показывает, что даже очевидно очень опасные исследования ограничить не удается, особенно, если они сулят барыш или военное преимущество.
А.Р.: …Или же, при наличии многообещающих перспектив таких исследований, общество должно изменить свои моральные ориентиры с тем, чтобы использовать возможности таких исследований?
Е.А.: Опять – таки, как когда. Моральные и этические ориентиры в своей основе очень консервативны, и это надо иметь в виду – какое тысячелетие на дворе. Мне совершенно ясно, что запрещать исследования вокруг стволовых клеток или клонирования – просто глупо.
А.Р.: Каким Вы видите предпочтительное общее образование и мировоззрение современного человека и человека в ближайшем будущем? Что важнее? Максимальное (с учетом ограничения времени обучения) знания в области современных естественных и точных наук?
Е.А.: Нет. «Не сосуд, а свеча!»
А.Р.: …Или минимальные базовые математические и естественнонаучные знания и умение быстро находить и обрабатывать источники информации?
Е.А.: По-моему, так.
А.Р.: Имеет ли смысл привлекать учащихся старших классов школы или младших курсов ВУЗа к участию в реальных современных научных проектах (как с целью более эффективного обучения, так и с целью преодоления некоторой элитарности, замкнутости научного сообщества)?
Е.А: По моему опыту, это правильно.
А.Р: Есть ли смысл преподавать в школе гуманитарные знания и основы этики
Е.А.: Да, конечно
А.Р.: Следует ли воспитывать скептическое отношение к иррациональным (принципиально лишенным научного и логического обоснования) гуманитарным, религиозным, этико-философским учениям?
Е.А.: Скорее да, чем нет. Я бы только заменил слово «скептическое» на «критическое». Кроме того, для меня слово «иррациональное» имеет сугубо отрицательное значение, не соответствующее расшифровке в скобках. Это, конечно, вопрос вкуса. Можно сказать, что любовь иррациональна. Но для меня это синоним всякой антинаучной ахинеи (карма, аура, биополе, «астрал» и т.д и т.п.).
А.Р.: Или же наоборот, следует преподавать большой объем этико-философских и гуманитарных представлений в их классическом понимании?
Е.А.: Вопрос о классическом понимании спорен. Надо ли преподавать, как в царской гимназии, мертвые языки? Закон божий? По-моему, не надо. А хороший курс литературы содержит в себе всю этику. Я по-прежнему с сомнением отношусь к философии. По-моему, это реликт.
А.Р.: Досточтимый Евгений Борисович, я думаю, что у читателя возникнет вопрос: а что такое «хороший курс литературы», кто может определить его качество? В том-то и проблема, что курс литературы всегда содержит определенную этическую компоненту, определенный взгляд на мораль – а мораль всегда как-то связана с идеологией. Т.е. курс литературы может быть настолько идеологизирован, что станет учебником нацизма, тоталитаризма, клерикализма или военного коммунизма. Возможно, имеет смысл хотя бы в общих чертах пояснить критерий качества (хорошести) такого курса?
Е.А.: Ваш комментарий, несомненно, справедлив, восходя к библейскому вопросу «что есть истина?». Вопрос, однако, практически неразрешимый – по крайней мере, в пределах предложенного формата. В какой-то мере, если говорить о реальном составлении «рекомендованного списка литературы», к его решению можно подходить с позиции консенсуса собрания авторитетных педагогов и преподавателей мировой литературы: прежде всего рекомендовать книги, повторяющиеся в списках, предложенных членами этого собрания. (« А что такое «авторитетные педагоги и преподаватели»» и т. д.!)
А.Р.: Какова роль политической власти в планировании будущего человечества?
Е.А: Огромна. Положительна эта роль или отрицательна – зависит от сорта власти. Российская власть традиционно занимала предельно эгоистическую позицию, интересуясь только своим собственным благом, сколь бы губительным для закабаленного народа это благо ни было.
А.Р.: Определяется ли вектор дальнейшего развития деятельностью властей, или наоборот, объективно действующие закономерности технологического развития определяют (в статистическом смысле) те или иные модели политической власти?
Е.А.: С точки зрения интересов человечества, оно должно тяготеть к мировому правительству. Отдельные элементы мирового управления существуют (или все еще существуют) – я имею в виду ООН. Для меня очевидно, что тенденции глобализации проблем взывают к возникновению глобального регулирования, что будет неизбежно сталкиваться с идеей национального суверенитета. Атмосферные выбросы не суверенны – глобальны. И в этом направлении сделан первый правильный шаг – Киотский протокол. Что касается фантазий на тему моделей политической власти, то я считаю, что власть должна формироваться на основе системы интеллектуальных цензов. Разумеется, власть должна быть полностью прозрачна для общественного контроля, но не должна в своей деятельности подчиняться воле большинства.
А.Р.: Евгений Борисович, Вы уверены, что Киотский протокол – это не политическая игра? Несколько достаточно авторитетных источников указывали на то, что проблема фреонов в атмосфере является, скажем так, несколько надуманной.
Е.А.. Несомненно, что в дискуссию вокруг Киотского договора примешалась и политическая игра (причём, как на стороне защитников, так и на стороне противников). Однако я совершенно убеждён, что провозглашаемая им тенденция ограничить выбросы парниковых газов - совершенно правильная «зелёная» идея. Нельзя безнаказанно менять среду обитания, причём в очевидно опасную сторону (вспомните о феномене Венеры, о котором я Вам писал). Что касается истории с фреонами, (якобы ответственными за разрушение озонового слоя), то она значительно слабее мотивирована, да и сам факт разрушения слоя не доказан – его относительно недавно научились контролировать.
А.Р.: Можно ли сказать, что на современном этапе следует качественно расширить участие ученых – специалистов по естественным и точным наукам в принятии политических решений? Готово ли научное сообщество принять более деятельное участие в конкретных политических делах?
Е.А.: С моей точки зрения, это просто необходимо. Научное сообщество никогда не отказывалось от участия в политических делах – дело в том, что его просто выталкивали из политики «политиканы» - номенклатурные бизнесмены от политики. Политический опыт 1989-1991 годов показал, что «самосожженцы» от науки были самыми эффективными политиками эпохи перемен. Для ученых участие в политике должно быть чем-то вроде воинской повинности – ни кому не охота, но надо! (Главное, не допускать до управления тех, кому охота).
А.Р.: Какие модели будущего представляются Вам наиболее вероятными – неограниченная экспансия в дальний космос?
Е.А.: Это совершенно исключено вследствие ресурсных и временных ограничений.
А.Р.: Устойчивое развитие на Земле и в ее ближайших окрестностях?
Е.А.: Только на Земле. Ближайшие окрестности (Луна и околоземное пространство) всегда будут играть важную, но относительно ничтожную роль.
А.Р.: Потеря интереса к космосу и построение наиболее устойчивого и экономичного общества на Земле?
Е.А.: Никакого сколько-нибудь рационально оправданного интереса к Космосу у человечества никогда не было. Я не говорю об области безответственных мечтаний, которая часто не имеет никакой базы, начиная от мечтаний о загробной жизни или широко распространенная в начале прошлого века вера в грядущее воскрешение мертвых. Советская власть использовала массовые мечтания в пропагандных целях, например, старый чудак Циолковский объявлялся великим ученым и провозвестником звездоплавания. Эпопея нашего «завоевания» космоса также имела пропагандно-политическую подоплёку и привела к популярности разговоров и песен о яблонях на Марсе. Мы должны были кровь-из-носу утереть сопли Америке, которая гласно и открыто занималась подготовкой к запуску первого спутника. Обогнали на два месяца. У нас было одно серьёзное преимущество – наличие тяжёлых военных ракет, способных вывести на орбиту гораздо больший вес, чем могли американские ракеты. Дело в том, что точность наведения американских баллистических ракет была на порядок выше наших, а потому они не планировали особо мощных боеголовок и не нуждались в тяжёлых ракетах. Ну а потом, когда Америка втянулась в гонку к Луне, она построила специальную сверх-мощную ракету Сатурн-5-В, противопоставить которой мы уже ничего не сумели, несмотря на неограниченные расходы. Расходы были не по карману и Америке, а наша страна на этой гонке надорвалась. При этом американцы имели огромную отдачу в технологию – прежде всего, на лунной эпопее взросла интегральная микро электроника, необходимая для создания бортовых компьютеров. (Мы их даже и не пытались делать – все команды всегда шли с Земли). У нас же, если что-то и создавалось, то всё было засекречено и не шло в дело. Выход в космос стоит чудовищно дорого – доставка одного килограмма на низкую орбиту стоит не меньше $10 000, и эта стоимость практически не снижается со временем. Неоправданный оптимизм по части космических одиссей обнаруживается, к моему удивлению, даже у вполне осведомлённых людей. Например, астроном и писатель-фантаст Артур Кларк написал лет сорок назад роман «Космическая одиссея 2001», по которому с его же участием был поставлен прекрасный фильм. Смотришь его сегодня и видишь, какая бесконечная пропасть лежит между его экстраполяциями развития космонавтики и реальностью.
А.Р.: На Ваш взгляд - история человечества будет ограничена временем исчерпания ресурсов Земли и ближайших окрестностей?
Е.А.: С моей точки зрения проблема исчерпания ресурсов надумана. Была бы энергия и технология – медь найдем заново на свалках. Есть постоянный приток солнечной энергии, ее количество на много порядков превышает любые разумные потребности. История человечества будет ограничена мерой его безумия. Я думаю, что ближайший век может оказаться последним, или, напротив, вводящим человечество в спокойное русло длительного существования.
А.Р.: Имеет ли человечество шанс на более длительную историю, сопоставимую с длительностью существования долгоживущих астрономических объектов?
Е.А.: Я так не думаю. Дай бог прожить столько, сколько прожили до сих пор. В истории Земли было много глобальных катаклизмов астрономической или тектонической природы, справиться с которыми мы не в силах. Сейчас уже можно отклонить тяжелый астероид, но раскол континентальных плит нам никогда не предотвратить. Археология показывает, что не реже, чем раз в 1 миллион лет на Земле был «конец света» с радикальной сменой обитателей.
А.Р.: На какую модель с Вашей точки зрения должно быть ориентировано современное планирование научно-технической и гуманитарной деятельности в цивилизованном мире? На форсированный прогресс в области развития техники (в расчете на новые источники энергии)? Или на редукцию и минимизацию в области энергопотребления и жизнеобеспечения (в расчете на консервацию и глобальную экономию в условиях будущего бесконечного энергетического кризиса)?
Е.А.: Скорее, второе. Хотя форсированный прогресс в области техники совершенно необходим. Не в расчете на новые источники энергии, а в расчете на максимальное повышение эффективности систем производства и потребления энергии, а также рекуперации энергии и ресурсов. Никакого энергетического кризиса при этом не будет. Должно быть просто разумное отношение к энергии. Не нужен в автомобиле двигатель в сотню лошадиных сил, из которых 5% используется на движение. Автомобиль не обязан двигаться со скоростью 100 км/час. Люди будущего смогут вообще гораздо меньше ездить, не стоять в пробках, а работать дома.
А.Р.: Предполагает ли Ваша (наиболее вероятная с Вашей точки зрения) модель будущего сохранение человека, как биологического вида.
Е.А.: Да, именно так. Человек не изменился биологически за последние 10 000 лет, а, скорее всего, и за 50 000 лет (просто на период 50 000 лет данные менее надежные – письменности еще не было, хотя были наскальные рисунки).
А.Р.: Считаете ли Вы вероятной дальнейшую биологическую эволюцию (естественную или искусственную) человека, как биологического вида
Е.А.: Ни то, ни другое нам не светит. (Каким ты был, таким остался!)
А.Р.: Возможно ли еще более существенное изменение человеческой конструкции (возможно – вплоть до отказа от биологического устройства в пользу какой-либо иной искусственной конструкции)?
Е.А.: Это чистый science fiction. Разумеется, я не сомневаюсь в прогрессе протезирования разных увечий. Но я решительно не верю в эти мечтания о «киборгах».
А.Р.: Что более вероятно на Ваш взгляд - продолжение существования человечества, как единого биологического вида, или разветвление на разные виды, все более расходящиеся в ходе дальнейшей эволюции или инновации?
Е.А.: В настоящее время имеется официально признанных 7 рас, из которых 2 считаются «неуспешными» (австралоиды и бушмены. Это заключение считается не вполне полит-корректным и потому не тиражируется). Как я понимаю, статистически значимые различия в «успешности» рас и национальностей всегда (или почти всегда) меньше дисперсий успешности внутри рас и национальностей. При учете непрерывно идущего межрасового и межнационального смешения, можно смело сказать, что будет один общий биологический вид.
А.Р.: Что такое прогресс? Расширение технических возможностей человечества воздействовать на окружающую природу (в т.ч. на собственную природу)?
Е.А.: Я склонен так думать, но…
А.Р.: Или же есть какие-то другие, не менее важные компоненты прогресса (не связанные прямо с научными и техническими возможностями)?
Е.А.: Я думаю, что есть другое, не менее важное направление прогресса – тщательное воспитание детей в духе внимания и любви к ближним и дальним. Более того, я думаю, что это направление много важнее для выживания нашего вида, чем составляющие научно-технического прогресса. Просто потому, что главной опасностью для вида является не дефицит ресурсов или энергии, а самоистребление и утрата инстинкта самовоспроизведения.
А.Р.: Научно-технический прогресс ограничен какими-то принципиальными физическими соображениями, или сейчас невозможно точно назвать какие-либо ограничения?
Е.А.: Скорее, последнее.
А.Р.: Можно ли считать прогрессом ситуацию, когда возможности человека так расширятся, что для их использования самому человеку придется радикально измениться (измениться настолько, что его отличия от современного человека будут больше, чем отличия современного человека от древних гоминид, населявших центральную Африку 10 миллионов лет назад)?
Е.А.: Нет. Я придерживаюсь консервативного взгляда. На любой обозримый период люди останутся точно такими же, какими они были до Новой Эры.
Комментариев нет:
Отправить комментарий